— Если вы намерены и дальше разговаривать в таком тоне, — предупредила Бланка, бледнея от гнева, — можете не утруждать себя. Лучше уж сразу убирайтесь к чертовой матери.

— Ай, ай, ай! — удрученно покачал головой граф. — Как быстро вы учитесь у Маргариты всем ее порокам — и разврату, и сквернословию! Куда и девалась ваша застенчивость, изысканность в речах… — Он умолк, так как Бланка уже готова была взорваться. — Впрочем, ладно. Прошу прощения за грубость и предлагаю в дальнейшем обходиться без взаимных упреков и оскорблений. Скажем так: лежащий подле вас молодой господин, несмотря на свои бесспорные достоинства, все же недостаточно знатен и богат… мм… для такой высокой должности, как любовник принцессы.

Монтини не знал, где ему деться от стыда и унижения. В словах графа он почувствовал кислый привкус правды — тот самый привкус, который уже давно набил ему оскомину.

— Это не ваше дело, сударь! — зло ответила Бланка. — Вас это не должно касаться.

— Однако касается. Так касается, что даже кусается. Ведь вы, сударыня, хотите того или нет, в глазах всего мира являетесь моей женой. Мне не безразлично, с кем вы делите постель, так как об этом судачат все, кому не лень. И, добавлю, исподтишка насмехаются надо мной. Вы выставляете меня на всеобщее посмешище.

— Скажите еще спасибо, что не на позорище. А я могу это сделать, вы знаете.

Александр тяжело вздохнул:

— Да уж, знаю. Крепко вы держите меня в узде, нечего сказать… Итак, сударыня, после этой словесной разминки, перейдем к делу.

— К какому еще делу? У меня, к счастью, нет с вами никаких общих дел.

— Речь идет об одном милом молодом человеке, который…

— Об этом милом молодом человеке я как-нибудь сама позабочусь, — оборвала его Бланка. — Не смейте вмешиваться в мою личную жизнь, господин граф. Вы потеряли на это право.

— Но я хочу предложить вам полюбовную сделку, — настаивал Александр. — Надеюсь, она удовлетворит нас обоих… всех троих.

Однако Бланка была непреклонна:

— Ничего у вас не выйдет, милостивый государь. Я не собираюсь ронять свое достоинство, заключая с вами какую бы то ни было сделку. Довольно с меня и нашего брака — самого прискорбного события всей моей жизни… Коломба! — громко позвала она.

Тотчас дверь отворилась, и в спальню прошмыгнула молоденькая смуглолицая горничная.

— Что вам угодно, моя госпожа?

— Граф покидает нас. Проводи его к выходу, чтобы он случайно не заблудился.

— Но, сударыня… — начал было Александр.

— Аудиенция закончена, милостивый государь, — кротко произнесла Бланка. — Еще одно слово, и я велю страже вышвырнуть вас вон. Уразумели?

Граф все уразумел. Ему был хорошо знаком этот тон — ровный, сдержанный, чуть ли не ласковый. Таким вот тоном покойный дон Фернандо в былые времена объявлял смертные приговоры провинившимся дворянам и чиновникам. Таким же тоном в тот памятный февральский день Бланка запретила ему под страхом разоблачения переступать порог ее покоев. В состоянии крайнего раздражения она производила еще более жуткое впечатление, чем даже ее отец, ибо произносила свои угрозы не только ласково, но и нараспев. Александр вновь вздохнул, поднялся с табурета и молча направился к двери.

— Ага! — в последний момент вспомнил он, вернулся к столику, вынул из подсвечника свою свечу, пояснив с мрачной улыбкой: — Чего доброго, еще швырнете мне в спину, — и лишь затем вышел.

— Интересно, о какой это сделке он говорил? — первым отозвался Монтини, когда горничная затворила за собой дверь. — Что он хотел предложить?

— Наверняка собирался дать тебе денег, — сказала Бланка, положив голову ему на грудь. — Полагаю, тысяч десять, не меньше.

— Но зачем? Чтобы откупиться от меня? Бланка, родная, неужели ты подумала, что я соглашусь? Да ни за что! Ты мне дороже всех сокровищ мира.

— Знаю, милый. Но он не это имел в виду. По-видимому, он хотел, чтобы ты прикупил себе земель и стал зажиточным сеньором. Чтобы он, видишь ли, не стыдился тебя, как моего любовника.

— О!..

— Какая низость! — гневно продолжала Бланка. — Предлагать свои грязные деньги! Ну, нет! Пусть лучше я опустошу нарбоннскую казну, но сама, без его помощи, соберу нужную тебе сумму.

— Дорогая! — с горечью произнес Этьен. — Опять за свое? Пожалуйста, не надо. Мне и так досадно, что я вынужден брать у тебя на расходы, а ты… Да пойми же, наконец, как это унизительно — быть на содержании у любовницы. Ты, конечно, прости за откровенность, но факт остается фактом: моей дружбы ищут лишь всякие лизоблюды, а те, с кем бы я сам хотел дружить, относятся ко мне свысока. Еще бы — выскочка, содержанец. Вот если бы я смог как-то отличиться, завоевать себе положение…

Тут Бланка вскочила и села в постели. Глаза ее радостно засияли.

— Ах, совсем забыла! Кажется, я нашла тебе достойную службу.

— Правда? — оживился Этьен. — Надеюсь, военную?

— Разумеется. И ни где-нибудь, а в королевской гвардии. Несколько дней назад подал в отставку один из лейтенантов. Маргарита пообещала выхлопотать его патент для тебя — отец ей не откажет. Так что ты уже, считай, лейтенант гвардии.

— Лейтенант?! — изумленно воскликнул Монтини. — Да это же курам на смех. Я — лейтенант! Ни единого дня на службе, а уже лейтенант!

— Эка беда! Пусть и курам на смех, зато при дворе ты будешь важной персоной.

— И опять же, выскочкой.

— Ошибаешься, милый. Патент-то вручу тебе не я, а король — причем по просьбе Маргариты. Ты понимаешь, что это значит?

— Ну, и что?

— Вот глупенький! Всем известно, что Маргарита не раздает милости направо и налево, она благоволит лишь к тем, кого уважает. Когда при дворе узнают, что ты назначен лейтенантом по ее личной просьбе, то сразу поймут, что она не просто терпит тебя из-за Матильды и ради нашей с ней дружбы, как утверждают злые языки; ведь никакая дружба не заставит ее сделать услугу несимпатичному ей человеку. Этим Маргарита покажет, что ты у нее в фаворе, что она уважает тебя. А раз так, то и отношение двора к тебе изменится. Я здесь чужая, — в голосе Бланки явственно проступила грусть. — Для сторонников короля я прежде всего жена графа Бискайского, для сторонников графа важно то, что я с ним не в ладах, и моя благосклонность ни тем, ни другим не указ. А Маргариту обожают все — и друзья, и враги; ее любимцы здесь в почете хотя бы потому, что они ее любимцы…

— Постой-ка! — вдруг всполошился Монтини. — Ведь я даже не рыцарь. Какой из меня лейтенант?

Бланка улыбнулась:

— Будь покоен, за этим дело не станет. Хоть завтра я могу посвятить тебя в рыцари. Не забывай, что я полновластная графиня Нарбонна, пэр Галлии.

— Это шутка? — спросил Этьен.

— Конечно, шутка. Я же не хочу, чтобы придворные насмешники измывались над тобой: дескать, заслужил рыцарские шпоры в постели. А если без шуток, то я попрошу кузена Аквитанского. Мы с ним добрые друзья, и он не откажет мне в этой услуге.

Монтини посмотрел ей в глаза.

— А знаешь, дорогая, такой очаровательной женщине, как ты, опасно обращаться к Красавчику за услугой. Глядишь, он потребует благодарности — на свой манер.

И они весело рассмеялись.

Глава XXIX

Поруганная

После ухода Габриеля Матильда долго лежала на кровати, тупо уставившись невидящим взглядом в потолок. Ее охватило какое-то жуткое оцепенение. Ей отчаянно хотелось заплакать, но, несмотря на все старания, глаза ее оставались сухими. Тугой комок подступил к ее горлу и застрял там намертво, не желая ни возвращаться обратно, ни вырываться наружу.

Прошло довольно много времени, прежде чем Матильде удалось стряхнуть оцепенение. Она села в постели и медленно, будто в трансе, принялась сбрасывать с себя измятую, местами разорванную одежду. Раздевшись донага, Матильда тщательно вытерла кровь — и лишь тогда комок в ее горле, наконец, подался, слезы хлынули из ее глаз, и она безудержно зарыдала, горько оплакивая свою поруганную невинность, свои разрушенные иллюзии, свои безжалостно растоптанные мечты…