Елена распахнула глаза и мигом вскочила на ноги.

— Как это понимать?! — воскликнула она негодующе и в то же время растерянно. — Ты, похотливое животное, отказываешься? Я больше не возбуждаю тебя?

— Елена, — тихо произнес д’Альбре. — Я не сообщил тебе еще одну новость.

— Какую?

— Я уже не женат. Уже неделю я вдовец.

Елена тихо вскрикнула и опустилась обратно на диван.

— Боже милостивый!.. Как это произошло?

— Преждевременные роды, — коротко ответил Гастон.

После этого в комнате надолго воцарилось молчание. Широко раскрыв глаза, Елена смотрела на Гастона и думала о том же, что и он.

— В последнее время, — наконец заговорил д’Альбре с болью и тоской в голосе, — я только тем и занимался, что строил планы развода с Клотильдой, чтобы иметь возможность жениться на тебе. Я так страстно желал избавиться от своей жены, что Сатана, видимо, услышал мои молитвы и чуток подсобил мне… После смерти твоего брата изменилась не только ты, но и я. Я понял то, что было ясно, как Божий день, для всех, кроме меня. А именно — что я негодяй, каких мало.

С этими словами он встал с кресла и направился к двери. Елена стремительно бросилась за ним, преградила ему путь и схватила его за обе руки. Лицо ее излучало гнев и возмущение.

— Ты… ты…

Тут она всхлипнула и положила голову ему плечо.

— Да, ты подлец и негодяй, каких мало. Я не верю ни единому слову из того, что наплели мне Бланка и Маргарита. Я знаю, что ты был одним из тех, кто погубил моего брата. И я ненавижу тебя за это. Слышишь, ненавижу! Но я и люблю тебя, скотину! Ты отнял у меня Рикарда — так изволь же заменить мне его… И если ты надеешься убежать от меня, забудь и думать об этом. Я не отпущу тебя… Я разыщу тебя даже на краю света. Теперь ты нигде от меня не денешься. Всю оставшуюся жизнь ты будешь искупать свою вину передо мной. Проклятый!..

Той ночью она стала его женщиной.

Глава LXV

в которой число смертей, что так или иначе затрагивают Эрнана, имеет тенденцию к росту

В ту ночь, как, собственно, и во все предыдущие, с тех пор как брат велел взять его под стражу, Фернандо спал беспокойно. Он просыпался от малейшего шороха и тревожно озирался по сторонам. Сердце его то замирало, то стучало в бешеном темпе, а на лбу выступала испарина.

«Может, кто-то идет?» — то и дело спрашивал он себя. Кто-то подкрадывается к нему в ночи…

Но кто — друзья, чтобы спасти его, или направляемые рукой Альфонсо (а вероятнее, рукой Бланки) убийцы?

Что ни ночь, тем тревожнее она была. Близился критический момент… Или уже наступил?… Момент, когда решится все — его судьба, его дальнейшая жизнь, будет ли он жить вообще, а если будет, то… И дернул же его черт попасть в такую переделку в такое неподходящее время!

В ту ночь, первую ночь после долгих ночей, проведенных в Кастель-Бланко, Фернандо почти не сомкнул глаз. Едва лишь его начинал одолевать сон, какие-то звуки, доносившиеся снаружи, заставляли его схватываться и садиться в постели.

Что это? Кто это?! Кто с такой бесцеремонностью, с такой откровенной наглостью нарушает тишину ночи, вторгается в сон всех обитателей замка? Неужели…

Неужели это доблестные иезуиты берут приступом Калагорру, чтобы освободить его, Фернандо Кастильского, графа де Уэльву, будущего короля Фернандо V?…

Увы, нет. Весь замок мирно спал. Не было никакой суматохи, ни единого признака надвигающейся паники. Сокрушенно вздыхая, Фернандо вновь ложился на подушку, подкладывая руку под голову. И думал. Думал о том, зачем ему понадобилась эта королевская власть. Что она даст ему, кроме титула «его величество» и кучи лишних забот? Властные амбиции… Они уместны, если ты знаешь, как распорядиться этой властью и с какой целью — одного лишь тщеславия тут недостаточно, на нем далеко не уедешь. А Фернандо не знал, он даже не задумывался над тем, что будет делать, став королем. Разумеется, он будет устраивать пиры, балы, пышные приемы, будет часто выезжать на охоту… Но что же мешает ему делать все это как графу де Уэльве?…

Арест, разоблачение и последовавшее за тем длительное заключение в Кастель-Бланко дали Фернандо обильную пищу для размышлений. И он много думал, находясь в одиночестве. Это занятие было ему внове, прежде он лишь изредка напрягал свои мозги, да и то ненадолго, — и уж никогда не вдавался в детальный анализ происходящих событий. Но в последние полтора месяца он стал мыслителем поневоле, и чем дальше, тем больше одолевали его разного рода сомнения — мучительные, дразнящие, зудящие, не дающие ему покоя. А может, и впрямь ему лучше жилось бы без этих непрестанных интриг и заговоров, в которых он, по правде говоря, мало что смыслил… если вообще что-то смыслил? Он всегда был марионеткой в чужих руках: сначала им помыкал брат, затем любовницы, а чуть позже, впрочем, недолго — жена. Ну, а потом его прибрали к рукам граф Саламанка и Инморте, посулив ему золотые горы, вернее, украшенную драгоценными камнями золотую корону его отца — ту самую корону, которая вместе с прочими королевскими регалиями день и ночь находилась под неусыпным надзором гвардейцев и которую отец возлагал на свое чело лишь в особо торжественных случаях.

И, наконец, кузен Бискайский. Как подло он обманул его! Провел, как мальчишку. Как несмышленыша! Вознамерился отобрать у него корону. Его корону! Хотел заполучить себе кастильский престол! Себе и Бланке — этой дьяволице в женском обличии, этому чудовищу с хорошеньким личиком… А как она глядела на него при последней их встрече! Небось, перед этим настойчиво уговаривала Альфонсо казнить его — отрубить голову, вздернуть на виселице, либо просто удушить, либо велеть кому-нибудь из слуг перерезать ему горло…

Но все это лишь следствия, вдруг понял Фернандо. В первую очередь виноват во всем случившемся он сам и только он один. Если бы он не похвастался Александру… Нет, если бы он вообще не ввязывался в эту затею, если бы он не спутался с Инморте, если бы жил с братом в мире и согласии, если бы… если бы… если бы…

Фернандо постепенно прозревал. Но было уже поздно: снаружи доносились какие-то странные, подозрительные, невесть почему леденящие душу звуки…

Утром, когда Фернандо, наконец, удалось забыться в тревожном, исполненном кошмарных видений сне, его разбудил лейтенант гвардии, г-н де Сальседо. Он явился в спальню принца в сопровождении четырех гвардейцев и предложил ему одеться.

Фернандо молча выполнил эту просьбу, выраженную тоном приказа. Ничего, думал он, скрежеща зубами. Ему бы только вырваться на свободу, а тогда он найдет способ как можно скорее отправить этого дерзкого лейтенантишку на тот свет. И кузена Бискайского нужно непременно разыскать, где бы он ни скрывался. Ах, как будет приятно помучить его перед смертью!.. Но самый первый кандидат в мертвецы — это, безусловно, Эрнан де Шатофьер. И граф д’Альбре с ним за компанию. И кузен Красавчик. И Симон де Бигор — этот дурачок, который имел наглость надуть его. И, конечно же, милейшая сестрица Бланка. И… и… и…

Фернандо не смотрел, куда его ведут. Он увлекся составлением перечня лиц, которые нанесли ему обиду и должны поплатиться за это своей жизнью. К действительности он вернулся лишь тогда, когда его вывели во внутренний двор замка и в лицо ему повеяло холодом поздней осени.

Невдалеке от них под навесом находились Клавдий Иверо, графиня Диана Юлия, княжна Елена, несколько придворных графа, капеллан замка в священнической ризе, а также Гастон д’Альбре и Этьен де Монтини. Небольшая площадь была окружена кастильскими гвардейцами и графскими стражниками, причем последних было гораздо больше. А посреди площади возвышался… Сооружение посреди площади Фернандо не видел — его полностью заслоняли широкие плечи стоявшего перед ним Шатофьера.

— Господин де Сальседо, — важно произнес Эрнан, — ознакомьте его высочество с королевским указом.

Лейтенант развернул свиток, который держал в руках, и ровным голосом зачитал: